Охота на пиранью - Страница 102

102

– А если там человек непосвященный, наколок наших не испугается, часом? Еще милицию вызывать начнет...

– Все зависит от нашего обаяния, – подумав, сказал Мазур. – Постараемся произвести хорошее впечатление. Здешний народ наколками не особенно и напугаешь, всякое видали... Вообще-то, такой вот отшельник старается со всеми в мире жить, так что не станет суетиться, я думаю. Ну, увидим... Золотишка отсыплем, ежели что. По обстановке.

– Может, мне сначала одной пойти? А через полчасика ты нагрянешь. И если я уже сижу в подполье, вся в кандалах, то с хозяином все ясно будет...

– Эк ты осмелела, боевая подруга, стоило аромату цивилизации нюхнуть и надежде обозначиться... – сказал Мазур. – Идея хорошая, но не стоит. Еще в заложницы попадешь, крутись потом... Предупреждаю сразу: даже если хозяин человек, к нашим играм непричастный, его, глядишь, все равно обидеть придется. Если у него гражданский долг развит и начнет милицию звать на всех диапазонах. Это я к тому, чтобы тебя в решающий момент гуманизм не прошиб.

– Не хочешь же ты...

– Ну что ты, – сказал Мазур. – На крайний случай – в погреб загоню и крышку комодом привалю. А на ворота записку повешу. До скелета не усохнет – рано или поздно вызволит шоферня. Устанет ждать, пойдет по дому шукать... Ты, главное, не расслабляйся. Оттого, что места пошли обитаемые, нам, может, еще хуже придется... Уяснила?

– Уяснила.

– Сигнал помнишь?

– «Слушай, Катя...»

– Тогда – вперед, – сказал Мазур.

– Эй, а как автомат?

– Твоя правда, – сказал Мазур, оставшись на месте. – Что-то я одичал малость, приобвыкся, что так и надо. Автомат – это, конечно, перебор... – Он огляделся. – Вон там и положу, если не искать специально, фиг заметишь. Прохожие по-над берегом вряд ли косяками ходят, кто заметит...

Старательно обернул оружие оленьей шкурой и запрятал в кусты у самого забора, подальше от обочины. Подумал и сверху положил завернутый в барсучьи шкуры лук – даже если начнется заварушка, он в доме только помехой будет... Ну, а ножи пусть себе болтаются на поясе.

Собака залилась злобным лаем – почуяла чужака. Мазур с Ольгой подошли к воротам, столь же крепким и высоким, как забор. Поверху тоже тянулась запрещенная всеми конвенциями спираль. Козырек над воротами довольно широкий, примыкающая к ним полоса земли осталась сухой, и на ней четко пропечатаны следы шин – что, у него есть тачка? Совсем хорошо...

Собака надрывалась, отделенная от них лишь толстыми досками ворот, металась в стороны. Вдруг лай стал д р у г и м – несомненно, увидела вышедшего на крыльцо хозяина.

Мазур старательно погремел толстым железным кольцом калитки. К воротам протопали сапоги – судя по звукам, двор выложен досками.

– Кто? – послышался по ту сторону заплота спокойный мужской голос.

– Беженцы, – сказал Мазур. – Погорельцы. Туристы, в общем. Еле из пожара выскочили, бредем вот...

Калитка чуть приоткрылась. Мазур увидел лишь роскошные усы – рыжеватые, прокуренные, остальное скрывалось под низко нахлобученным брезентовым капюшоном. Усы и чисто выбритый подбородок, крепкий, как булыжник. «Скоблено рыло» – значит, не старовер...

– Один?

– С женой, – сказал Мазур.

Ольга придвинулась, встала плечом к плечу. Подбородок и усы повернулись в ее сторону. Голос был не особенно молодой, но и старику, похоже, не принадлежал:

– Вид у вас, конечно...

– В чем были, в том и шли, – сказал Мазур. – Неделю перли по солнышку, напрямик...

Медленно тянулись секунды. Татуированные руки Мазур не прятал – не за спину ж их закладывать?

– Документы есть какие-нибудь?

– Все было, – сказал Мазур. – Да возле Имбата и сгорело.

Собака взвизгнула – видимо, паромщик отпихнул ее ногой, чтобы не мешала лаем.

– Да мы люди мирные, папаша, – сказал Мазур, с умыслом употребив последнее словечко.

И его экспромт не подвел – хозяин хмыкнул:

– Я для твоего папаши еще годами не вышел. А вот песню помню – мы мирные люди, но наш бронепоезд...

– Ладно тебе, – сказал Мазур. – Шантарские мы. А сам я – с Камчуга.

– Похоже, – голос чуточку подобрел.

Значит, паромщик местный. Знает, что камчугские всегда так и говорили – не «из Камчуга», а «с»...

– Что, на беглых зэков похожи? – ухмыльнулся Мазур. – Точно?

– Наколки у тебя, родной, многозначительные...

– Молодой был, глупый, – сказал Мазур. – Я моряк вообще-то. Военный.

– Ну? – голос определенно подобрел. – Где служил?

– Да я и сейчас служу, – ответил Мазур. – Балтийский флот, колыбель революции. Капитан-лейтенант, старпом на эсминце.

– А если якорь стоит на панере – это как?

– Ого, братишка, да ты тоже не сухопутный... – сказал Мазур обрадованно. – Когда якорь выбирают и цепь встала вертикально, но якорь от грунта еще не оторвался – это и будет панер... Рассказать, чем глаголь-гак от коффердама отличается?

– Не надо. Погоди, собаку запру. Ты понимаешь, места у нас диковатые...

Калитка захлопнулась. Слышно было, как паромщик, грозно покрикивая и матюгаясь, загоняет пса в глубь двора. Что-то громко стукнуло, словно упала доска, – вертикально, на ребро.

– Ну, заходите, – калитка распахнулась во всю ширь.

Ростом хозяин был самую малость повыше Мазура, но рассмотреть его детальнее не удалось бы: на нем был длинный, до пят, брезентовый дождевик. И правый карман подозрительно отвисал – впрочем, это ни о чем еще не говорило, мало ли где рачительный таежный мужик мог раздобыть пистолет...

– Да уж, вид у вас... – повторил паромщик. – Краше в гроб кладут. Я сам, понимаешь, боцманом служил. На Тихоокеанском. Даже если ты и куковал за колючкой, моряк с моряком всегда договорится... Хотя, если допустить, что ты беглый, где бы такую женщину подхватил?

102